Основная миссия - Страница 71

В общем, пока собирались, перешучивались, снаряжались, время пролетело незаметно и, глянув на часы, я покачал головой:

– Оборзел, салага! Уже почти полчаса прошло… Змей, ну-ка дуй к связистам и тащи этого копушу сюда!

Но Женька не успел отойти несколько шагов от машины, как появился какой-то взъерошенный Искалиев. Глядя на его бег, а точнее увидев лицо подчиненного, я удивился:

– Чего это с ним приключилось?

Вопрос был риторический, поэтому никто отвечать не стал, зато подбежавший Жан, переводя дыхание, выпалил:

– Товарищ командир! Товарищи! Только что в сводке сказали, что начался штурм Берлина!

Я подпрыгнул:

– Да ну?! Что еще говорили?

Даурен, лихорадочно блестя глазами, продолжил:

– Сказали, что в городе антифашисты начали восстание, а наши войска сразу нанесли удар! За первые часы наступления захвачены пригороды и передовые части, заняли Тигель, Витенау и Силезский вокзал. А на севере – Фалькензее и Лагердеребиц. Еще захвачены районы Глиннике, Любарс, Бланкенфельде, Розентальб… – Жан судорожно вздохнул и продолжил: – Там диктор долго перечислял. Сказал еще, что удары были нанесены сразу со всех сторон, и про стремительное продвижение наших войск. Сказал, что немцы массово сдаются в плен. Мол, за первые часы операции было захвачено около пятнадцати тысяч пленных!

Марат хмыкнул:

– Интересно, кто их посчитать успел? И вообще – откуда в Берлине антифашистам взяться? Эсэса там до черта и больше. Зенитчиков тоже хватает. Пехоты и фольксштурма – выше крыши… А про антифашистов я не слышал. Или это гестаповцы решили быстренько в борцов с гитлеризмом перекраситься, чтобы жизнь себе сохранить? Суки!

Я, хорошо помня про «царскую морду», который под чужим именем действовал в Германии, возразил:

– Не скажи. Эсэсовцы, конечно, обрыбятся, а того же пехотинца, который оружие повернет против гитлеровцев, вполне можно антифашистом назвать. Вспомни, что в листовках, которые на Берлин скидывали, говорилось? Да и среди немецких генералов фанатиков не осталось. Они ведь отлично понимают, что все – война проиграна и дело за малым. Помощи ведь ждать неоткуда, так как северную группировку, считай, почти дожали.

Змей меня поддержал:

– Ага. Когда наши открыли коридоры для прохода мирных жителей и сдающихся солдат, аж пять генералов вышло добровольно. И солдат в общей сложности около тридцати пяти тысяч. Вышло бы гораздо больше, если бы эсэсманы не начали дезертиров пачками стрелять. Но все равно, получается – не зря стояли, блокировав город. Это же сколько жизней наших бойцов тем самым сберегли?

Пожевав губами, я прекратил дискуссию:

– Ладно, чего сейчас говорить – вечером все подробно узнаем. А сейчас – Макс, дай ЦУ водиле автобуса и по машинам! – Народ начал выполнять приказание, а я, поймав Искалиева за ремень разгрузки, спросил: – Ты запасные аккумуляторы взял? Хорошо! Тогда – рацию на прием и лови все, что услышишь! Что-то важное про Берлин начнут говорить, посигналите, а мы остановимся и послушаем. Понял?

– Так точно!

– Тогда – вперед.

Подтолкнув Жана и чувствуя в горле какой-то комок от радостного возбуждения, я уселся за руль и, оглянувшись на Мишку и Гека, которые уже расположились среди вороха гранатометов, подмигнул сидевшему рядом Шаху:

– Что, друже? Счет, можно сказать, на часы пошел?

– Скорее на дни. Фрицы там хорошо окопались…

– Да какая в жопу разница?! Как бы они там ни брыкались, штурм долго не продлится! Вот поверь моим словам, дней через пять, к десятому сентября, все закончится.

Марат как-то несмело улыбнулся:

– Знаешь, командир, я только за…

– Вот и добре. А вернемся – всех на фиг пошлем и в штаб фронта поедем. Из сводок толком ничего не понять, а там подробно узнаем, что и как!

После чего, врубив передачу, надавил на газ.

Пока мужики обсуждали эти, без сомнения, потрясающие новости, я обдумывал, что и как сейчас могло происходить в Берлине. Обдумывал, исходя из имеющихся у меня сведений. Так-так, и что получается? А получается то, что город полностью блокирован чуть больше двух недель, и что наши действовали, учитывая кенигсбергский опыт. То есть засыпали город листовками с призывами сдаваться, а также указанием коридоров выхода для мирных жителей и тех солдат, которые пожелают сложить оружие. Было развернуто несколько полевых радиостанций и установлено множество громкоговорителей, через которые те, что уже вышли, рассказывали о своей жизни. Ну это относится к прянику.

К кнуту можно отнести то, что, невзирая на мощнейшее зенитное прикрытие, город постоянно обрабатывался авиацией. В смысле не весь город, конечно, а район рейхстага, рейхсканцелярии, МВД, и прочих значимых административных пунктов. ОДАБы и тяжелые фугаски очень способствовали выработке правильного мышления у гарнизона и жителей города, поэтому народ шел валом. Правда, уходило бы гораздо больше, но эсэсовцы начали зверствовать и применять массовые расстрелы, что, в принципе, не добавляло им любви горожан и обычных солдат. Зато каждый вышедший пропускался через фильтр, и наши офицеры после допросов скрупулезно наносили на карту узлы сопротивления. После чего наиболее крупные из них обстреливались артиллерией и штурмовались авиацией. Судя по показаниям новых пленных, это давало неплохие результаты. Но, с другой стороны, когда гитлеровцы превращают в опорный пункт чуть ли не каждый дом, без зачистки пехотой все равно не обойтись. Можно город в щебенку превратить, только из подвалов один черт будут стрелять… М-да, это не Кенигсберг, откуда наиболее фанатичные ушли на запад, это столица Третьего рейха, и уходить гитлеровцам просто некуда. Тем более что в городе, можно сказать, остались самые «сливки» НСДАП.