Услышав про обед, Пучков настолько взволновался, что мне пришлось, не переставая улыбаться, краешком губ прошептать:
– Гек, угомонись! Тебе что – лавры Паниковского покоя не дают? Ты учти – он плохо кончил!
– А в чем проблема? Мы ведь себя не выдаем за участников автопробега и потчевать нас собрались именно как героических солдат-освободителей! А мы они и есть!
– Угу – аз есмь царь… Проблема не в жратве, а во времени, которого у нас нет. Сам прикинь, сколько мы тут его уже потеряли…
И после этих слов, подняв руки и привлекая к себе всеобщее внимание, попросил Аристарха Викторовича:
– Поблагодарите французов от нашего имени, но скажите, что мы не можем больше задерживаться. Дела службы зовут. В общем – всем спасибо, все свободны!
После чего, отрядив Макса и Змея помогать таскать вещи, мы, моментально окруженные толпой, стали отвечать на рукопожатия, объятия, а иногда даже и поцелуи (исключительно особ женского пола), получаемые от радостных жителей и жительниц городка.
А когда все чада и домочадцы Кравцова загрузились в автобус, я, усевшись рядом со сменившим меня за рулем Шарафутдиновым, не переставая улыбаться и махать рукой не желающим расходиться французам, скомандовал:
– Вперед!
И наша колонна, медленно раздвигая народ, направилась к выезду из Линсона.
Ласковое осеннее солнце хоть и клонилось к закату, но было совершенно по-летнему тепло. А вокруг наших катящих по проселку машин расстилался обыкновенный французский пейзаж. Слева канал, берега которого поросли мелкими кустиками, справа луга, окаймленные лесом, теряющимся в дымке. А сама дорога, изгибаясь, уходила вдаль, через пологие холмы. В общем хоть картины рисуй! Эх, жалко я не художник! Сейчас бы стоял с мольбертом, в берете и толстовке да размешивал краски, подбирая палитру, чтобы передать все эти восхитительные цвета…
Ду-ду-ду-ду-ду. Чах-чах-чах-чах-чах. Твою дивизию! Да что же это такое?! Только подумаешь про картины, как обязательно какая-нибудь сволочь все возвышенное состояние души так и норовит испоганить! Марат тоже услышал этот звук, поэтому ударил по тормозам и через пару секунд уверенно сказал:
– Там, за холмами, MG работает. И еще что-то. Только не пойму что.
Я чертыхнулся.
– Вот только этого нам для полного счастья и не хватало! А ведь как хорошо ехали!
Но, оглянувшись назад, я понял, что, может, ехали мы и хорошо, вот только встали очень плохо.
Идущий последним в колонне автобус затыкал узенькую дорогу, как пробкой, а глубокие кюветы не давали ни объехать это чудо немецкого автопрома, ни ему самому развернуться. Причем вон там, впереди за холмом, этих придорожных канав не было. Сзади, километрах в двух – тоже. А здесь, зараза такая, как нарочно, встряли так, что быстро сдать назад не получится…
Чах-чах-чах-чах-чах! Блин, стрельба, затихшая на несколько секунд, возобновилась и как будто приблизилась. Поэтому, выскочив из «ГАЗона», я приказал:
– Шах, ну-ка смотайтесь вперед, гляньте, что там за хрень творится, а я пока скажу водиле автобуса, чтобы уматывал отсюда…
Гек при этих словах соскочил с заднего сиденья, споро опустил лобовое стекло джипа и, взведя автомат, уселся на мое место, а Шарафутдинов, дождавшись, пока он совершит все эти действия, нажал на акселератор и рванул в сторону перестрелки. Я же, придерживая хлопающую по заднице планшетку, побежал в конец колонны. Проскочив мимо «УльЗиСа», захватил с собой Жана, а, когда приблизился к «опелю», спокойно вошел в салон и, улыбаясь, объявил:
– Товарищи, там впереди какая-то перестрелка и, чтобы не попасть под шальную пулю, мы сейчас отгоним автобус к повороту.
Аристарх Викторович невозмутимо кивнул и поинтересовался:
– А что именно там происходит?
Пожав плечами, я ответил:
– Не знаю, только что разведку послал. Но могу предположить, что это союзнический мобильный патруль немцев по дороге гонит. Причем в нашу сторону… – А потом, повернувшись к водиле, тихо спросил: – Ты задом-то ездить умеешь? Не уронишь свой пепелац в канаву? Учти, тут далеко катить придется.
Парнишка кивнул, но как-то неуверенно, и я, порадовавшись своей предусмотрительности, приказал Даурену:
– Жан, садись за руль и отгони эту каракатицу во-о-он к тем деревьям. Там развернешься, ну и дальше по обстановке…
Искалиев ответил «есть!», но, сгоняя шофера с водительского места, спросил:
– Так, может, все поедем?
– Не выйдет. Задним ходом эта бандура минут десять в прямой видимости маячить будет. А если там гонят фрицев, которые на мотоцикле с пулеметом катят? Они нас увидят да саданут очередью издалека. Могут зацепить гражданских. Так что, нет – поезжай сам, а мы тут встанем и недобитков встретим как положено. Но если, когда вы до леса доедете, никто не появится, мы к вам присоединимся сразу.
Жан этим объяснением удовлетворился и, нажав на стартер, завел двигатель. Но прежде чем выйти из автобуса пришлось выдержать напор Михаила, который тоже вознамерился остаться. Уперев ему ладонь в грудь, я возмутился:
– Ну и куда ты лезешь? У тебя сейчас задача – семью охранять! Вот ее и выполняй!
Глядя на Мишку и водила тоже полез было наружу. Но я только рявкнул, приказав находиться на вверенной ему технике, и, выскочив из «опеля», рванул к «додику». А там мужики не сидели без дела. Моментом оценив обстановку и поняв, что автобус по-любому надо прикрыть, они уже сняли ДШК с турели и теперь, оттащив эту бандуру к канаве, цепляли пулемет к станку. Колесный ход и бронещит от «крупняка» мы с собой, разумеется, не возили, но вот зенитная тренога, закрепленная на борту вездехода, пришлась очень кстати. Установленная в кювете, она исключительно хорошо подошла по высоте, и теперь стоящий пулеметчик, с одной стороны, был, как в окопе, а с другой – мог контролировать дорогу от нас до вершины ближнего холма. Подойдя к пыхтящим ребятам ближе, я усмехнулся: